Русская средневековая эстетика

Новые художественно-эстетические принципы наш­ли отражение в трактатах по вопросам искусства и иконописания. Несомненную теоретическую и историче­скую ценность в этом отношении представляют тракта­ты художников новой школы: царского изографа Иосифа Владимирова («Трактат об иконописании») и жалованного иконописца Оружейной палаты Симона Ушакова («Слово к люботщательному иконного писа­ния»). Новым в этих трактатах было отражение появив­шейся атмосферы активных споров вокруг проблемы иконописания, обсуждение художниками стоящих перед ними идейно-художественных проблем. Написан­ные в острой полемической форме, трактаты зафиксиро­вали острейшую идейную борьбу по эстетическим воп­росам, связанным с развитием искусства того времени, охваченного процессом обмирщения, проникновением светского начала во все сферы и жанры традиционного средневекового искусства. Трактат Владимирова пронизан страстным утверж­дением нового художественного видения, отстаиванием «световидных» икон новой школы, возглавляемой Ушаковым. Постановка важнейших и весьма разнообразных проблем говорит о высокой теоретической культуре автора трактата, его пристальном внимании к процес­сам, происходящим в западном искусстве. Художник, полемизируя с неприемлемыми для него старообряд­ческими взглядами на живопись в противовес требо­ваниям «темновидных», аскетических икон, выдвигает новый принцип «живоподобия», утверждает новую, «земную» трактовку красоты в искусстве.

Позитивная программа автора трактата, сосредото­ченная главным образом в первой части рукописи, на­званной «О премудром мастерстве живописующих, сиречь об изящном мастерстве иконописующих и целомудренном познании истинных персон и о дерзост­ном лжеписании неистовых образов», отличается стремлением автора ввести обсуждение проблем разви­тия русского искусства в русло общемировых проблем культуры, показать сближение путей развития русской и западной эстетической культуры, выдвинуть новые для русского народа критерии оценки.

Новым было требование Владимировым распро­странения принципа «живоподобия» как на религиоз­ную живопись, так и на светскую. Единство критериев было значительным шагом вперед в эстетической тео­рии того времени. С его точки зрения, правдоподобие, правдивость нужна в равной степени как для написа­ния портретов царей, так и для написания икон. Для него совершенное изображение богородицы возможно лишь как «живоподобное» изображение (трактовка им апокрифической легенды о святом Луке, создавшем совершенный, светоподобный образ богородицы). Боже­ственное, с его точки зрения, можно раскрыть лишь посредством написания живого человеческого облика, облеченного в человеческую плоть, «жизнеподобно».

Идея конкретной индивидуализации образа разви­вается и во второй части трактата, названного «Против тех, кто уничтожает живых икон живописание или возражение некоему хульнику Иоаннова вредоумному». «Где таково указание изобрели, — критикует Иосиф Владимиров раскольников, — несмысленные любопрители (в резкости выражений не стесняли себя ни представители раскола, ни новой школы), которые одною формой смугло и темновидно, святых лица писать повелевают? Весь ли род человеческий во едино обличье создан? Все ли святые смуглы и тощи были?

Следуя природе, прославляя свет и красоту живо­писания, мастер может приблизиться к «живоподобию» образа. Кроме трактовки этой главной категории трактата Владимирова, в нем заключены пространные рассуждения о назначении искусства, о необходимости систематического, терпеливого обучения этому искус­ству, об отличии искусства от ремесла, о соотношении нравственности и красоты, о личности художника, о соотношении живописного и словесного изображе­ния и др.

Содержание трактата ново, многогранно и значи­тельно, все позднейшие трактаты XVII века во многом повторяли идеи трактата Владимирова, явившегося серьезным теоретическим обоснованием принципиаль­но нового подхода к искусству. Главным достоинством трактата Владимирова было подчеркивание права «премудрого» художника на новаторство в искусстве, его права не следовать слепо традиции (как бы высока она ни была), утвержденному столетиями иконописно­му этикету, а исходить из согласия собственному «слуху и видению». Такая постановка вопроса для русской эстетики XVII века была смелой и новатор­ской, открывавшей реальные возможности сближения искусства с жизнью.

Творчество Симона Ушакова, последнего крупного русского иконописца, воплотило первые поиски кон­кретных путей и форм этого сближения. Разрыв с ико­нописной традицией намечен четко. В иконах и порт­ретах-парсунах Ушакова, гравюрах на меди присутст­вуют все признаки «живоподобия», правдоподобия: пластичность в передаче фигур, написание лиц в реа­листической манере, светлый колорит, активное стрем­ление к психологической характеристике изображае­мых персон. Главное внимание художника не случайно сосредоточено на изображении лица, здесь он достиг значительных успехов, сделав серьезный шаг вперед в решении своей главной темы «Спаса нерукотворного», в повторении этой темы применил впервые прием мелких мазков, добившись ощущения подлинности живо­го, человеческого лица.